Тайга и зона - Страница 37

Гласная проверка местных государственных питомников и негласная – подпольных ничего не дала: никакой утечки, никакой «левизны», «чёрная» бухгалтерия в порядке. Следовательно, в Шантарском крае образовался ещё один питомник (хотя какой, к чёрту, один – целая сеть питомников!), откуда к охочим до натурального меха богатеям и текут бурным потоком соболиные «шубки». А обратно – потоком не менее бурным – зелёные бумажки с ликами президентов…

За голову схватились все: и госструктуры, и мафиози – снижение цен на рынке особенно сильно ударяло по карманам последних. Совершенно не понятно было, что за силы вступили в игру: то ли толковые ребята-однодневки, решившие по-быстрому срубить капусты и отвалить, когда цены падут ниже некуда, то ли некто решил нанести сокрушительный удар по всему российскому пушному рынку. Выяснить это было решительно не возможно, никакие методы – как милицейские, так и… ну, скажем, более действенные, хотя и напрочь незаконные – на этот раз не срабатывали: никак не удавалось отследить, откуда тянутся ниточки и вообще каким образом шкурки попадают к продавцам и перекупщикам. Либо они, продавцы и перекупщики в смысле, и вправду не знали, либо были запуганы, либо подкуплены – однако факт остаётся фактом: соболя будто материализовывались из воздуха и моментально превращались в деньги, которые также исчезали неведомо куда…

Полтора года понадобилось операм, чтобы нащупать, только нащупать – даже не ниточку, а так, невесомую паутинку, которая, впрочем, и привела их в окрестности исправительно-трудового учреждения номер **. Где-то здесь, в радиусе восьмидесяти-ста километров и располагался один из подпольных соболиных питомников. Некий охотник из Пармы, пойманный за руку за браконьерство, в обмен на прекращение дела согласился добровольно сотрудничать с органами – походить по тайге, приглядеться…

И судя по всему, кое-что он углядел. Потому как успел послать весточку в Шантарск, но более ничего не успел – по причине скоропостижной смерти от злокачественной опухоли под названием «заточка».

Звали охотника Егор Дорофеев.

* * *

– …Собственно, поэтому я и здесь, – сказал археолог. – Выяснить, что узнал Дорофеев. На что набрёл в тайге, где находится питомник… А ты как человек, который последним разговаривал с ним, как человек неглупый, столичный, можешь мне помочь. – Он остановился напротив Алексея, посмотрел тому в глаза:

– Вот и весь расклад. Теперь думай.

– Уж не подозреваешь ли ты, что это я охотника мочканул? – бесцветным голосом спросил Алексей после долгой паузы.

…Сказать, что Карташ чувствовал пустоту в душе, значит ничего не сказать. В душе был абсолютный вакуум, чёрная дыра, куда со свистом всасывались все чувства, эмоции, мысли и желания.

И не оставалось ничего. Лишь звенящая, ледяная пустота.

Питомник…

Блядь, всего лишь грёбаный питомник по разведению сраных млекопитающих семейства долбаных куньих! А он-то, дурак, губу раскатал: не правительственный секретный объект, какое-нибудь кладбище радиационных отходов, тренировочный лагерь террористов – да с такими сведениями, выложенными в нужное время нужным людям – в погонах или в наколках, не суть важно, – с такими сведениями он и без помощи всяких там археологов в Москву вернётся, на белом коне и со щитом в руках!

А тут – вонючий питомник…

Дорофеев, сука, ни словечком ведь о ментах не обмолвился! Хотел, чтоб и нашим, и вашим…

– Конечно, не ты мочканул, – сказал Гена, вновь садясь напротив. – Тебя-то я проверил в первую голову… Но ведь кто-то это сделал? И я должен узнать – кто. Чтобы через него выйти на производителей.

– И я тут причём?

– О чём вы разговаривали с Дорофеевым? – быстро спросил Гена.

Карташ на мгновенье запнулся.

Теперь, когда его высокоумные заключения лопнули как мыльные пузыри и развалились как замок на песке, скрывать свой интерес к Шаманкиной мари не было никакого резона. И он уже открыл было рот, чтобы рассказать всё, но что-то – то ли инстинкт, то ли ещё какое восемнадцатое, неведомое чувство – заставило ответить иначе, выпалить первое, что пришло на язык:

– О соболях говорили, Гена, о соболях…

– О чём?!

– О них, родимых… – вздохнул Карташ.

Что характерно, сущую правду сказал – их знакомство с Дорофеевым аккурат со шкурок и началось. Это уже потом, годик спустя, Алексей решил задействовать охотника в поисках объекта. И начни археолог копать, простите за каламбур, в его сторону, то многие пармовчане подтвердят: да, начальник, Егорка Дорофеев многим шкурки продавал, и цирикам, и цивильным, мобуть, и этому, Карташу, тоже…

И Остапа, как говаривали классики, понесло. Алексей откинулся на спинку шаткого стула, сцепил пальцы на животе и принялся вещать почти ласково:

– Да, друг Гена, такое вот совпадение. Ты со мной откровенен – и я отплачу той же монетой. Покойный Дорофеев мне как раз шкурки-то соболиные и приносил иногда, а я их в Шантарск переправлял, за толику малую. Тем и жил… На старлеевскую зарплату разве проживёшь? То-то. Вот и приходится крутиться помаленьку. Вот в тот вечер мы с ним и обговаривали – когда, сколько и за сколько. Сошлись, потом в Салун вернулись, он, вроде, ушёл с кем-то встречаться, я ещё малость посидел и тоже свалил. А вот с кем он виделся – сие мне неведомо, гражданин археолог, можешь не спрашивать, я в чужие дела нос не сую, есть такой грешок…

«Со своими бы делами разобраться…» добавил он мысленно.

Гена молчал, и Карташ, мысленно же переведя дух, закончил с затаённой усмешкой триумфатора:

– Нет, конечно, если мои две-три шкурки и подорвали весь пушной рынок, то я готов понести наказание – по всей строгости, как говорится…