Тайга и зона - Страница 50

Пётр то и дело поглядывал в зеркало на покачивающуюся в такт езде тёмную бесформенную груду на заднем сиденье. Иногда до скрипа в костях выворачивал голову, просовывал её в просвет между креслами и пристально вглядывался в завалившегося набок пассажира. И никак не мог разобрать, жив ещё курилка или уже отправился в края вечной охоты. Дышит, не дышит – поди разгляди…

И тут сладкой песней сзади прозвучал стон.

Насчёт того, чтобы, выкинуть седовласого бандюка в кювет, если тот и вправду загнётся, – это Пётр, конечно, погорячился, брякнул, не подумавши как следует. Ведь этот варнак в пальто, сволочь, напел в мобильную «трубу» и про такси. Может, кстати говоря, не без умысла напел. Теперь, случись что, его уголовные дружки (а это тебе не менты тупоголовые) найдут в два счёта и нужный таксомотор, и нужного таксёра. Того самого таксёра по имени Пётр Гриневский, чью машину леший, дорожный или какой иной нечистый выгнал демонической силой к парку Авиаторов.

Ну а теперь уж нечего дрыгалами ногать, раз вляпался, как трактор в болото. Раз уж влип, раз уж пошла такая пьянка – придётся жать педаль до упора, придётся лишь на финише узнать, чем тебя наградят: зелёненькими медалями с президентами или бетонной плитой в районе новостроек.

Когда он вырулил на Загородную улицу, то не удержался от громкого выдоха: «Фу-у-у, блин, пронесло!» Хоть с одной напастью подфартило: избавил бог от ментов проклятых. Улица, она же финишная прямая, просматривается, как вошь под микроскопом, до самой своей дальней оконечности, куда Петру и надобно. И ничего даже отдалённо похожего на ментов в обозримости не отсвечивает. Да ментов здесь отродясь не случалось. Какое счастье им тут караулить! Окраина города, разве старух штрафовать за превышение скорости движения к собесу, да старичков арестовывать за не правильное ношение кефира в авоськах…

Это был самый что ни на есть пригород Шантарска, где пока здравствовал частный сектор, ещё не изничтоженный высотным домостроительством. И больничку, на которую нацелил его уголовный подранок в кашемировом пальто, Пётр знал. Знал, к счастью, лишь как архитектурную достопримечательность. Нередко доводилось проезжать мимо – лечебница стоит аккурат на выезде из города. И каждый раз Пётр отмечал про себя, что если уж доведётся загреметь в больницу (тьфу-тьфу), то нечего искать лучшего варианта. Тихое зелёное место с видами на сопки – санаторий, а не больница…

Он ехал мимо высокой решётчатой ограды, за которой отбывали пожизненное заключение разлапистые старые ели и сосны, прикрытые сейчас снежными масхалатами. Широкие аллеи открывали обзор на двухэтажные корпуса, отгроханные в том архитектурном стиле, который ни с каким другим не спутаешь, получившим название сталинский. Принадлежащие к той же, великой и трагической эпохе, в саду коченели статуи пышнотелых колхозниц со снопами и рабочих с мускулатурой терминаторов. Промелькнул сугроб, в котором угадывался фонтан в форме пятиконечной звезды.

Сейчас, посередь зимы, кузница здоровья смотрелась зело соблазнительно – есть в тишине зимнего парка своя особая прелесть, зовущая к покою, зовущая оставить всякую суету сует и предаваться прогулкам по хрустящему снегу аллей и мыслям о вечном. Хоть самого себя калечь и стучись к айболитам – дескать, приютите на неделю, Христа ради, дайте отдохнуть от таксёрской пахоты, от жены, от тёщиного брюзжания, от пива по субботам, от соседей снизу, от соседей сверху, от программы телепередач, от шума и грохота.

Под такие мысли Пётр доехал до центрального входа. Возле распахнутых настежь чугунных ворот перетаптывались, выдыхая пар, двое крепких парнишек в коротких кожанках. Они давно уже махали руками, издали завидев машину, типа поторапливали. «Не по морозу у гоблинов куртяхи. Выгнали шестёрок из тёплых тачек. И не вякнешь, на КЗОТ не сошлёшься», – позлорадствовал Пётр.

Хотя в его ли подвешенном положении злорадствовать на чей-то там счёт!

Он притормозил в воротах, хотел опустить окно, спросить – чего, мол, куда везти вашего пахана, кто будет принимать ценный груз. Но пехотинцы криминального фронта распрыгались, раскричались, будто их ожгли казацкой плетью.

– Ко входу! Живее, твою мать, чего встал! Гони! К дому давай! К крыльцу!

«Могу к дому, могу в морг. Могу по счётчику, могу как договоримся». Оставив присказку в уме, Пётр направил «Волгу» в больничные владения. Один из членов комитета по встрече остался запирать ворота, другой побежал следом за машиной.

Пётр по кругу объехал огромную клумбу, на которую сваливали с дороги снег, превращая её в небольшой монгольский курган, подъехал к широкому крыльцу, припарковался, как к пристани, к массивной нижней ступени, пристроившись в хвост двум автомобилям («волъвешник» и «БМВ», с тоской отметил Пётр, как же тут обойдёшься без тоски, когда хорошие машины невольно пробуждают зависть и классовую ненависть).

Дверцы машин стали распахиваться тогда, когда Пётр огибал клумбу. Из дорогих тачек выбирались люди разного возраста, роста, ширины и одетые вроде не в униформу, но в чём-то неуловимо одинаковые. Явно присутствовала некая общестъ и одновременно инакость в жестах, в движениях, в лицах, во взглядах. Пётр затруднился бы сказать, в чём именно она заключена, но, несомненно, она имела место.

Ещё же, подъезжая к крыльцу, Пётр заметил, как отворилась неприметная дверь в стене больничного корпуса и оттуда выскочили с носилками на мороз двое бугаёв в белых халатах, накинутых на фуфайки. За ними вышел, прикрыл дверь и засеменил следом, помахивая чемоданчиком, невысокий, круглый человек отчётливо еврейской наружности. Сразу видно – доктор.